В отведённую ему комнату Лоуб не вошёл, а ввалился.
Возраст давал о себе знать, с каждым орном всё настойчивей и настойчивей. И дело было даже в первую очередь не в том, как закорачивали или переставали на доли секунды повиноваться приказам мозгового модуля различные механизмы, составлявшие его корпус, а в том, как менее выносливой становилась Искра. Ещё в пору Нового Института, сравнительно недавнюю, он легко выдерживал нагрузки наравне с молодыми, а порой и переплёвывал их, неимоверное количество времени проводя без подзарядки, на минимальном уровне топлива, - и не чувствовал никакой усталости: ни в теле, ни в живости мысли. Теперь же всё изменилось. Он словно надломился.
Он постарел.
Так, этот перелёт вымотал его почти до неприличного состояния, так что после напряжённого ожидания, после неудачной беседы с Трепаном, после всего того, что произошло за последние несколько часов, он испытывал лишь желание лечь и отключиться, хотя в голову настойчиво, с пакостной какой-то навязчивостью ломилась мысль, что нужно будет теперь сматываться обратно так же оперативно, как он сюда и явился. И о том, что неплохо было бы, распредели ответственное лицо Трепана в одну с ним каюту. Лоуб предпочитал одиночество, и двухместку попросил лишь в туманном расчёте на то, что Трепана могут поселить вместе с ним... От мысли о Трепане Искру вновь болезненно потянуло: всё получалось в корне не так, как он изначально хотел, и сам он от неожиданности нагромоздил ошибку за ошибкой, пытаясь разговорить и утешить бывшего ученика...
Комната оказалась предельно простой и скромной, как раз во вкусе Лоуба, предпочитавшего во всём военного образца невзыскательность. Хоть что-то было хорошо.
И Лоуб решил подождать, кого к нему подселят, чтобы по-честному выбрать койку.

Лоуб прождал своего нового соседа примерно с цикл, - и всё это время он так и просидел, не шевелясь, на одной из платформ. Ощущение было странным, - как если бы всё волнение его, живая сила переживаний были истрачены на тревожное ожидание того, что должно было его здесь встретить, а реакция Трепана, - пусть он и отдавал себе отчёт, чем именно вызванная, - словно оглушила вдогонку. Лоуб не был из сколько-либо чувствительных меха, не обладал он и принципами, но в случае Трепана это правило не работало. И ему даже не было стыдно за то, что он теперь вот так безобразно раскис.
Просто когда то единственное существо, к мыслям о котором и сведена твоя мало-мальски окрашенная переживаниями жизнь, страдает и в собственной беде отталкивает тебя, не давая помочь - ... Мало можно было бы назвать вещей сквернее.
Когда с лёгким шуршащим звуком раскрылась дверь, Лоуб встрепенулся, с удивлением видя на пороге своего ученика, - и сначала даже захотел спросить, не случилось ли чего-то плохого, не нужна ли помощь?.. - подумав, что тот зашёл сюда на минуту. В то, что Трепана действительно могли подселить к нему жить, он не особенно верил. Вот он вошёл, вот присел на платформу напротив него... а после была странная, неприятная пауза, которую Лоуб закономерно расценил как нежелание говорить с ним. Может, Архивариус просто распихал их по парам, чтобы никто не томился в одиночестве, и счёл их двоих подходящими друг другу соседями по комнате, в то время как Трепану его общество тягостно? Он чувствовал себя, словно родитель, надеявшийся, что ему найдётся место в жизни повзрослевшего ребёнка, но столкнувшийся не только с тем, что эта надежда не оправдалась, но и с ретроспективным пониманием того, что оправдаться не могла изначально.
- Трепан... - начал было он. - Послушай... если я могу что-то сделать для тебя - скажи, что именно. Даже если это "что-то" - убраться с твоей оптики долой... я готов, если только это тебе поможет....

С каждым новым словом Трепана, с каждым говорившим о пережитых ужасах жестом, Лоуб чувствовал, как в его Искре поднимается ядовитое, почти неконтролируемое бешенство, требовавшее немедленного выражения, - удара ли кулаком по стене, крика ли - чего угодно. Ему, впрочем, хватило самообладания на то, чтобы просто заскрипеть дентапластинами. Боль Трепана он чувствовал даже не острее своей, - собственных переживаний, не связанных с любимым учеником, у него, собственно, и не было, так как он с необыкновенным безразличием относился как к другим, так и к себе, и лишь с Трепаном это безразличие пропадало. Лоуб был из тех меха, кто способен смеяться над миром и над собой, и наплевать на мир точно так же, как и на себя, но, привязываясь к одному-единственному живому существу в этом самом мире, ему отдают всё то ласковое тепло, которое иначе было бы понемногу растрачено на друзей и все те прочие эпизодические отношения, что так или иначе составляют жизнь.
Прикосновение лёгкой руки к плечу отозвалось ледяной волной, прокатившейся вдоль спинной магистрали: от неожиданности, чем от радости, хотя для неё здесь имелся пусть мизерный, но повод: после реакции Трепана на объятия это было уже что-то. Но вновь пришлось силой заставлять себя не шевелиться, чтобы не встать, не вцепиться когтями в это живое, хрупкое, чудесное, не прижать к себе, не начать шептать разную ласковую чушь о том, что теперь всё будет совсем по-другому, он никому его не отдаст...
- Но ведь всё будет, как раньше, только скажи мне, что ты согласен, - и Лоуб знал, что объяснять, на что именно согласен, Трепану не надо. - Чудесный мой, если ты не сделал этого сам, значит, тому была причина. Но иногда самому оперировать собственную память сложнее, чем чужую. Позволь мне помочь тебе.

- За кубами мы пойдём вместе, - неожиданно жёстко отрезал Лоуб, чувствуя, что Трепан хочет избежать этого разговора. Дать ему это сделать было нельзя, и, хотя мнемохирург и чувствовал, что именно в этом моменте может перегнуть палку, предпочитал войти в открытую конфронтацию, чем ходить вокруг да около и разводить, как он это сам называл, церемонии. - И только после того, как придём к совместному решению твоей проблемы. Вернее, уже нашей с тобой.
Пластины брони у него на спине мелко стрекотнули, встопорщившись. Взгляд из ласкового сделался строгим.
- Поверь, я знаю, что такое пытки и страх. Я это пережил. И не один раз. У Квинтессонов было не вымолить жалости. Они приучили меня не цепляться ни за жизнь, ни за богатства, ни за дружбу, полагаясь лишь на себя до тех пор, пока собственный корпус мне служит. Но я помню, как было тогда, - когда я ещё не знал, переживу ли те годы, или так и умру рабом. И если ты боишься, что я могу скверно подумать о тебе потому, что ты просил у Оверлорда пощады или кричал, когда тебе... делали больно, - даже это определение, нейтральнейшее из возможных, далось с трудом, - то, поверь, этого не будет. Я люблю тебя, пойми, этим всё сказано. Я не могу дурно о тебе думать. Если ты хочешь, я в ответ покажу тебе, что сделали когда-то со мной. Я лишь хочу помочь.
Он подошёл к Трепану, склонился ниже, впившись взглядом в любимую золотистую оптику:
- Чем дольше мы будем воображать, что ничего не происходит и всё это рассосётся само собой, тем хуже будет впоследствии. Ты же помнишь, чему я учил тебя? Чем серьёзнее проблема, тем радикальнее лечение. А я вижу, что с тобой происходит.

Отредактировано Lobe (26 февраля, 2015г. 14:49)

Долгим тоскливым взглядом Лоуб оглядел напряжённую фигуру бывшего ученика, отмечая тонкий блеск игл, яростную и решительную яркость сощуренной оптики, то, как поджались сервоприводы... нет, принуждать его было бы сейчас слишком жестоко, хотя и, с другой стороны, необходимо. На самом деле он нуждался в этом, - Лоубу думалось, что это нежелание - страх больного перед неизбежной операцией, альтернатива которой - либо муторная и тяжёлая болезнь, либо ещё того хуже...
- Я не сделаю этого, если ты не разрешишь. Но настаивать - буду, - аккуратно, но твёрдо сказал он, склоняясь ещё ближе и со стороны напоминая искроеда, в предвкушении обнюхивающего загнанную в угол жертву. Броня на спине слегка приподнялась. - Иначе мне придётся лечить тебя теми способами, которые мне не по нраву.
Белая оптика погасла, медленно разгорелась вновь.
- Мой хороший, я хочу только одного: помочь. Гордость - это хорошо, но когда ты уже не сможешь справляться сам, мне будет только сложнее. Пойми, умоляю, пойми наконец, что единственое, чего я никогда не сделаю, - так это осознанный вред тебе. Но как раз это и происходит. Не делая ничего, мы вдвоём вредим тебе же.

Юный мех был явно близок к истерике. Об этом явно говорила и вспышка гнева, и в полудетском, неосознанном жесте защиты сложенные на груди руки. Истерику у своих пациентов, - да и вообще у всех, - Лоуб обычно лечил оплеухами. И редко когда за парой увесистых, на весь размах, пощёчин не следовало принудительное погружение игл в беззащитную шею, чтобы вырвать прочь, изничтожить причину этой истерики. Лоуб не был психологом, - собственно сказать, в психологии как таковой он разбирался прескверно; его сфера деятельности лежала в совершенно иной плоскости с аккуратными беседами и прочей провокационной пакостью. Мнемохирургия не схожа с психологией так же, как математика с философией; медный меха был прост и прям, как дорога в Плавильни. Любого другого Лоуб оглушил бы, или такими вот пощёчинами, или своим коронным хуком, надёжно отправлявшим в нокаут ботов крупнее его и использовавшимся при достаточной крепости черепа гипотетического пациента. Повалил бы на пол и безо всяких прочистил бы процессор, как делал тысячи раз.
Но поступить так же с Трепаном он не мог. Пусть это было ошибкой, пусть сейчас нужно было, необходимо было бы переступить через собственные опасения и принципы, - он не мог повторить, пусть на другой лад, сделанное Оверлордом.
Он шагнул в сторону, отрезая ученику путь к двери, и выпрямился.
- Хорошо, Трепан, - сказал он примирительно, окончательно сдавая позиции и начиная медленно травиться собственным к себе отвращением. - Я больше не поднимаю этот вопрос. Только не кричи. Всё в порядке. Ведь всё в порядке, верно?

- Обещаю.
Эта твёрдая, уверенная фраза слетела с губ мнемохирурга совсем легко: он пообещал бы что угодно, только бы Трепан позволил ему помочь. От одного вида этих покорных движений хотелось треснуть кулаком в стену, хоть на чём-то выместить злость, а того лучше - на ком-то...
Лоуб не собирался нарушать данного слова: во-первых, Трепан был мнемохирургом, чьи способности на порядок превосходили его собственные (и оставалось лишь надеяться, что тому хватит осторожности не лезть в заблокированные сегменты памяти); во-вторых же, подлости по отношению к нему Лоуб никогда бы себе не позволил. Это было так же невозможно, как признаться себе самому в каком-то чудовищном, трудноназываемом грехе, от одной мысли о котором в применении к себе становится страшно и дурно. Он встал на колени рядом с платформой и мягко погрузил в шейные кабели Трепана иглы, выпущенные из пальцев на левой руке, в то время как правая слегка придержала Трепана за круглое, серебристое плечо.
Погружение в сознание другого меха Лоуб всегда сравнивал с тем, как опускаешься, от освещённых прозрачных слоёв к чёрной глубине, на дно водоёма. Любую память можно поделить на периоды, чем ближе к нынешнему дню, тем яснее, - память Трепана не была исключением. Ото дня похищения и до дня, когда его любимый ученик умирал, израненный, на свалке, она была заполнена мутью, отравой, и Лоубу потребовалось известное количество времени, чтобы сориентироваться.
А дальше начался ад.
Старательно обрабатывая каждое сохранённое воспоминание, постепенно продвигаясь от первого толчка ужаса при виде вломившегося в лабораторию шестифазника и до обещанных пределов, изымая из них страх и заменяя эмоциональную составляющую, затягивающую смесь страха, отвращения к себе, множества оттенков нестерпимой боли на спокойную, выдержанную гордость, Лоуб видел, собственным сознанием, всё то, что творили с его драгоценным Трепаном, и с трудом удерживал себя от вспышки гнева. Она не могла бы не задеть сознания серебристого меха, - вместо этого Лоуб, одновременно с изменением памяти, дал Трепану увидеть память собственную: ласковую нежность, испытываемую им при всякой мимолётной мысли об ученике, беспокойство, желание заботиться... так стало немного легче самому Лоубу, и этим создалось ощущение общей, на двоих надежды. Надежды, уже не отравляемой страхом, уверенной, как знание, а не желание чрезмерной силы.
...он послушно остановился на оговоренном моменте, и, вынув иглы, какое-то время сидел, глядя на лежащего ученика. А после склонился ближе, чтобы запечатлеть там, где минуту назад иглы входили в материал кабеля, бережный поцелуй.
Теперь он мог позволить себе прикасаться к Трепану. Прикосновения не должны были теперь его пугать...

- Я не сомневаюсь, - тихо ответил Лоуб, усмехаясь в ответ. Операции давали сильную нагрузку на Искру, поэтому сейчас перед оптикой у него всё немного плыло. Но этот голос, что он слышал, был уже голосом Трепана, которого он знал, не замученного и забитого меха, одновременно раздражительного и пугливого, а хитрого, лукавого существа, которое он когда-то обучил и вырастил. И одновременно с этим что-то словно бы отпустило его, - давние переживания за любимого ученика. Этот Трепан уже был способен постоять за себя, а Лоуб всегда готов был, если потребуется, прийти на помощь.
Относительно мести Мегатрону же, он не был настолько уверен. Сама идея пользовалась полной его поддержкой, однако практический момент оказывался в данный период времени невозможным по целому ряду причин, разных в зависимости от способов, но общим знаменателем которых было непременное отсутствие оружия - Лоуб уже в который раз за день проклял собственную самонадеянность. Однако сейчас он не хотел, не мог задумываться о подобных вещах, а хотел насладиться покоем, - своим и Трепана.
- Что теперь, мой хороший? - поинтересовался он лукаво. - Разрешишь мне составить тебе компанию в этот вечер?

Что это было? Пресловутое шестое чувство, интуиция, "тонкая связь" между пациентом и хирургом? Желание разрешить все, что произошло на Мессатине, было велико, но не настолько, чтобы материализовывать перед дверью "всемогущего" Мегатрона. Скривившись, Трепан резко встал, на секунду кладя ладонь на плечо учителя, чтобы он не дергался после проведенной операции, и с долей презрительной лени дошел до двери, осведомляясь:
- Чем моя скромная персона может быть полезна вам, Лорд? - о, сколько яда, сколько издевки в каждом слове. Дверь-то оставалась закрыта. И пока что, не уверившись в гарантии собственной безопасности, Трепан не собирался ее открывать, а лишь привалился плечом к косяку, прислушиваясь к шумам за дверью и поглядывая с лукавой улыбкой на Лоуба.

- Мегатрон, пожалуйста, пойдем отсюда. Не нужно разжигать скандал посреди ночи... - Ранг говорил вполголоса и даже осмелился потянуть Лорда за кончики пальцев назад. Психолог предчувствовал большой конфликт и отчаянно пытался предотвратить его. Трепан был не один, он уловил приглушенные голоса. Скорее всего, с ним находился и Лоуб. Довольно неприятная компания. Сам Ранг не испытывал к ним особой ненависти, но предпочел бы не сталкиваться с ними обоими лицом к лицу. А вот Мегатрон мог и расшмалять полкоридора к квинтам и уничтожить кого-нибудь. Даже без оружия.
- Давай просто пойдем к себе в каюту. Или в бар за энергоном... - умоляюще прошептал психолог. Пальцы подрагивали от нарастающего волнения.

Трепан коротко хмыкнул,
- Не могу оказать вам такого удовольствия, Мегатрон. Я наслышал о вашей грубой силе, и даже успел воочию в ней убедиться, а потому двери я не открою, пока у меня не будет гарантии в сохранности моих деталей. Мне не хочется во второй раз погибнуть... - меха прикрыл глаза, пожимая плечами, - ::Пусть ломится. Двери здесь крепкие, к тому же у нас будет гарант того, что наша сторона в этом конфликте правая.::
Тряхнув головой, он благоразумно отодвинулся от косяка, - Мегатрон, а вы хотели свести со мною счеты или просто пообщаться? Мое чутье подсказывает мне, что мои мучения у Оверлорда были недостаточной сатисфакцией для вас.

Ранг откровенно нервничал. ОН прекрасно понимал, что с некоторой вероятностью может выступить как неким буфером для сторон конфликта. С той же вероятностью он мог и спровоцировать его же. Но одно было известно точно - сам Мегатрон уж слишком по-своему воспринимает понятие дипломатичности, а потому, вероятнее всего, конфликта не избежать. И оне решил рискнуть.
- В таком случае, Мегатрон, я немного помогу. В меру своих сил, конечно. И я не позволю, чтобы разгорелась ссора. - Психолог свел пальцы вместе и поджал губы, демонстрируя серьезность своих намерений. - Ты будешь себя вести согласно своему автоботскому статусу. Потому что в противном случае я усомнюсь в том, что ты называешь своими  основными добродетелями.

Тираду Мегатрона Трепан слушал в полуха, отступая подальше от двери. Этот стук не превещал ничего хорошего, и действовать нужно было быстро. Бросив на Лоуба стремительный взгляд, он покачал головой, транслируя на личном канале:
- :: Лоуб, пожалуйста, постарайся его обездвижить::

Шансов было мало. Тихо отступив к краю двери, Трепан прикрыл глаза, прислушиваясь, а потом включил холоформу, быстро перепрограммировав ее не на хьюман-форму, а на свою, ботскую, и заставил ее отступить за спину Лоубу. Это было самонадеянно, однако давало ничтожный шанс на то, что Мегатрон в порыве своей ярости ломнется туда, не оглядываясь по сторонам.

Мнемохирург тихо опустился на корточки, весь внимание. Когда створка отлетела, он лишь усмехнулся, глядя, как рука Мегатрона до хруста сжимает вторую половину двери. Только он просунулся в комнату, Трепан резко метнулся ему под руку, обвивая за шею руками и прижимаясь к обширной груди, шепча,
- Ну здравствуй, Мегатрон, - и впиваясь пальцами в его шею, выпуская иглы в магистральные каналы. Темнота полыхнула под прикрытыми веками. Спиною Трепан почувствовал грудь Лоуба, который навалился, прикрывая его от ярости бывшего лидера десептиконов, а потом его сознание провалилось в чужую память. Сопротивляться подобному мог бы Оверлорд, знающий мнемохирургию почти так же хорошо, как сам Трепан. Но не Мегатрон. Возродилось давнее воспоминание - Мессатин, стол, фиксирующие скобы и он, нависший над лидером восстания.
- Знаешь, что самое интересное, Мегатрон? - Трепан коротко усмехнулся, разгибаясь над столом, - Я никогда не желал тебе зла. Лично тебе. Я хотел лишь выслужиться перед Институтом, как они сказали - искоренить заразу, которую ты нес. - наклоняется поближе, - Хочешь я сниму эти скобы? Здесь ты все равно не причинишь мне вреда, однако... Я скажу честно, я боюсь тебя. - мнемохирург коротко вздохнуд. Скобы разомкнулись сами собою.

Они сработали очень быстро. И Мегатрон, которого Ранг так и не успел остановить, лишь вскинул манипуляторы, да раскрыл рот для вскрика, и Лоуб и Трепан. Потому что Лоуб и Трепан были готовы и напали мгновенно. Психолог просто окаменел. Воином он никогда не был. И такая яростная встречная агрессия была для него полной неожиданностью. Он ожидал хотя бы разговора и попыток решить конфликт мирным путем, но... не выдирания оптики!
- Нет! - Крик вырвался сам собой. Алые осколки из линз Мегатрона показались психологу своими собственными. Он ринулся вперед, в попытке помешать разобрать Мегатрона еще больше. Не так он представлял это, совсем не так! Острые иглы Трепана, вонзившиеся в шейные порты бывшего десептикона, он заметил не сразу, ослепленный и оглушенный повреждениями, которые нанес Мегатрону Лоуб.
- Да что ж вы делаете то?! - психолог почувствовал, как на оптику наворачивается омыватель и пытался отодрать когти Лоуба от фейсплейта серого кона, почти не соображая, что делает. - Вы все! немедленно прекратите! Это неправильно! И совершенно бессмысленно! Мегатрон, зачем ты это сделал?! Мегатрон?! - Ранг в ужасе уставился на Трепана. - Не надо его убивать... пожалуйста...
~ Рэтчет, пожалуйста, прибудь в жилой отсек №123471! Здесь есть раненый!

Отредактировано Rung (4 апреля, 2015г. 17:21)